Бирон - Страница 166

166

— Я хочу просить у вас дружеской услуги. Только, если вы истинные друзья мои, не спрашивайте меня ни о чем.

Макшеев и Дивинский, чувствуя что-то важное и значительное в тоне князя, молча наклонили головы.

— Так вот что, — продолжал Шастунов. — Я прошу вас, не теряя времени, поехать сейчас к обер-гофмаршалу графу Рейнгольду Левенвольде и предложить ему от моего имени поединок.

Друзья с изумлением взглянули на Шастунова, но не сказали ни слова.

— Поединок, — с какой-то злобой продолжал Шастунов. — Поединок на смерть! Драться до тех пор, пока правая или левая рука может держать оружие… Скажите графу, что я согласен на любое оружие: кинжалы, шпаги или палаши. Пусть выбирает любое. Но только скорее, скорее! — почти задыхаясь от бешенства, закончил князь.

— Сделано, — произнес, вставая, Макшеев.

— Арсений Кириллович, — проговорил Дивинский. — Мы всегда друзья твои. Мы верим тебе. Если ты хочешь поединка, — значит, так надо. — Он крепко пожал руку князю.

В эту минуту раздался стук в двери.

— Можно! — крикнул Шастунов.

Вошел Васька.

— Ваше сиятельство хочет видеть какой-то человек, — доложил он.

— Какой, от кого? — в изумлении спросил князь.

— Не могу знать, — ответил Васька. — Едва понял, что ваше сиятельство ему надо. Лицо все закрыть норовит, ростом маленький, словно горбатый.

Князь Шастунов пожал плечами.

— Позови его, — приказал он.

Странная маленькая фигурка, вся закутанная в плащ, в нахлобученной шляпе, переступила порог и остановилась.

— Кто вы? — спросил Шастунов.

Таинственный посетитель указал головой на Ваську.

— Васька, уйди, запри двери и никого не пускай, — приказал князь.

Васька вышел, плотно закрыв за собой двери. Тогда маленькая фигурка сорвала с головы широкополую шляпу и сбросила на пол плащ. Густые черные кудри рассыпались по плечам. Огромные черные глаза глядели зло и насмешливо.

— Авессалом! — в изумлении воскликнул Шастунов, помнивший шута еще с Митавы и встретивший его здесь во дворце императрицы.

— Да, так зовут шута ее величества, — ответил Авессалом.

Маленький горбун, как и всякий убогий, вызывал в князе чувство жалости.

— Простите, — мягко сказал он. — Я не знаю вашего другого имени.

— У меня нет другого! — резко ответил Авессалом.

— Зачем вы хотели меня видеть? — спросил Шастунов.

Горбун бросил на Макшеева и Дивинского быстрый взгляд.

— Вы можете говорить при них, — заметил князь. — Сядьте, Авессалом, выпейте вина и расскажите, зачем пришли.

Авессалом не сел, но налил себе вина и с жадностью выпил его.

— Я не долго пробыл в России, — начал он. — Но я увидел, что люди у вас добрее, чем при дворе Курляндской герцогини. Сперва я удивился, что здесь не считают меня за собаку, что сама бывшая герцогиня Курляндская вдруг перестала бить по щекам своих камер-юнгфер и рвать мне волосы, что меня хорошо кормят и дали мне человеческое помещение. Потом я узнал от слуг (я почти не говорю по-русски, но почти все понимаю), узнал, что ваши министры не дают воли императрице Анне. И это хорошо. Ей не следует давать воли, потому что волю свою она отдаст сейчас же Бирону, а Бирон жесток и не считает за людей тех, над кем имеет власть… Да, так было, и я радовался, — продолжал Авессалом. — У меня до сих пор не зажили рубцы от хлыста Бирона. Он хлестал меня так себе, походя, только потому, что у него в руках был хлыст, а Бирон не выпускает из рук хлыста, потому что вся жизнь его проходит в конюшне… да в покоях Анны. Так берегитесь же теперь участи несчастного шута, избиваемого хлыстом, — зловещим голосом, протягивая вперед руки, крикнул Авессалом. — Вы, потомки русских рыцарских родов, гордые, счастливые и богатые, вы, избравшие на российский престол не герцогиню Курляндскую, а сына берейтора! Берегитесь вы, потому что этот палач, этот конюх, этот дьявол в образе человека теперь здесь, во дворце императрицы всероссийской! И вот его первый дар, — весь дрожа, закончил Авессалом, обнажая на руке выше локтя сочащийся кровью рубец.

— Бирон здесь! — отшатнувшись, повторил Шастунов.

Даже Алеша внезапно побледнел от нахлынувшего в его душу негодования…

— Он погиб! — прерывающимся голосом произнес Дивинский.

Авессалом выпил еще вина и с каким-то злорадством передавал, как ему удалось узнать о прибытии Бирона.

Впервые на эту мысль навел его детский плач, который он услышал в комнатах фрейлин. Он подглядел и узнал Карла. Он стал следить и встретил в темном коридоре поздно вечером Бирона, выходящего из покоев императрицы. Бирон был взбешен этой встречей, ударил его ногой, потом неизменным хлыстом и обещался повесить его, если он кому-нибудь скажет о том, что видит его.

Авессалом рассказал еще о своих предположениях, что Бирона привезли с собой депутаты от ландратов во главе с Густавом Левенвольде, что, очевидно, им помогал в этом граф Рейнгольд, этот трусливый красавчик, имевший у императрицы несколько тайных докладов.

— Спасайтесь же, — закончил Авессалом. — Спасайте свою родину, если она дорога вам! Надвигается ваша гибель!..

Как оглушенные стояли друзья, слушая Авессалома.

— О, — закончил Авессалом. — Возьмите его, казните его, уничтожьте его. Я сам буду его палачом! Я буду как милости просить, чтобы его дали казнить мне!

Первая минута растерянности прошла.

— Мы должны принять меры, — сказал Дивинский. — Надо доложить об этом Верховному совету. Я еду к Дмитрию Михайловичу, — продолжал он. — Пусть Макшеев едет к фельдмаршалу Михаилу Михайловичу, а ты, князь, к Василию Владимировичу. Твое дело надо отложить, — закончил он. — Да к тому же его ждет палач.

166