Бирон - Страница 42

К оглавлению

42

С тоской и тревогой глядел Бирон на Остермана, думая в то же время:

«Ну, если ты, великий искусник в интригах, не найдешься, как надо теперь поступать, то что же я могу поделать?»

Остерман, казалось, прочел это в глазах Бирона.

— Так, так! — произнес он. — Игра задумана мастерски, но…

— Но вы надеетесь помешать им? — перебил Бирон.

— Да, думаю… А вам, Оскар Карлович, большое спасибо за сообщение. Оно вовремя и кстати. Эту услугу не должен забыть господин Бирон, если случится то, что мы предполагаем.

— О, да! — воскликнул Бирон. — Вы будете щедро награждены императрицей.

— Императрицей? Какой? Разве у нас будет императрица?

— Ну, об этом еще нечего говорить. Поезжайте лучше поскорее к императору. Кстати, он непременно должен умереть послезавтра? — спросил доктора Остерман.

— Я уверен в этом.

— А дольше он может протянуть?

— Это будет зависеть от работы его сердца.

— А поддержать нельзя какими-нибудь возбудительными средствами?

Немец-доктор, пожав плечами, ответил:

— Можно, но надежды на отсрочку мало.

— А вы все-таки попытайтесь, милый Оскар Карлович! Для меня важен каждый лишний час жизни императора, — выразительно поглядел на доктора Остерман.

Когда доктор удалился, Бирон спросил Остермана:

— Я не могу понять, какое же подложное завещание собирается сфабриковать Долгорукий? В чью пользу?

Остерман усмехнулся:

— Это доказывает, мой милый друг, что из вас никогда не выработается дальнозоркий государственный человек. Неужели вы не догадываетесь, о ком будет идти речь в подложном тестаменте императора?

Бирона осенило.

— Как? — воскликнул он. — Неужели у Долгорукого явилась безумная мысль, что российский престол может перейти к его дочери Екатерине, нареченной — по пьяному делу — невесте умирающего Петра?

— А почему бы у него и не могла зародиться подобная безумная мысль? — невозмутимо продолжал Остерман. — Скажите, Бирон, положив руку на сердце: по какому праву Анна Иоанновна может надеяться на корону?

— Позвольте, Остерман, но ведь она — русская царевна, племянница Петра Великого.

— Ну, и что же? А разве у Петра нет двух дочерей, Анны и Елизаветы? Заметьте, они — дочери царя, а не племянницы, как Анна Иоанновна. С сегодняшнего вечера, когда стало известно о смертельной болезни императора, уже началась подпольная работа всех партий. В ту минуту, когда мы с вами говорим, я могу поклясться, что и у Голицыных, и у Долгоруких, и у… нас идут тайные совещания! — Остерман рассмеялся я продолжал: — Только я, право, не знаю, стоит ли мне принимать участие в хлопотах за Анну Иоанновну?..

— Как? Вы, Остерман, хотите изменить нашей партии? — в страшном испуге воскликнул Бирон.

— Подождите, подождите, мой милый Эрнст! — насмешливо произнес Остерман. — Я хочу только сказать, что в случае нашей победы вы весь успех припишете Джиолотти.

Бирон только руками замахал.

VI
Ночь во дворце в момент смерти императора

Прошел день после страшного приговора доктора-немца над участью несчастного венценосного страдальца.

Москва оглашалась звоном церковных колоколов: это во всех сорока сороков служили молебны о ниспослании исцеления страждущему государю императору Петру Алексеевичу Второму. Но слух о том, что надежды на выздоровление царя нет никакой, проник в народ и во все слои населения первопрестольной столицы.

— Кончается наш молодой царь!

И Петр Алексеевич действительно кончался. В течение дня он несколько раз ненадолго приходил в сознание.

— Что это… что со мной? — еле слышно говорил он.

— Вы тяжко больны, государь, — склонялся к его лицу бесстрастный Алексей Долгорукий.

— Я не умру? — с трудом шевелил языком император.

— Бог даст, оправитесь, ваше величество…

— Где Катя? Пусть она придет ко мне… Отчего она бросила меня?

— Недужится и ей, государь, — ответил Долгорукий.

Но вслед за этими короткими секундами просветления Петр Алексеевич опять впадал в предсмертное забытье.

Бедняга доктор Оскар Карлович еле держался на ногах от утомления, так как он не спал уже третью ночь. Несколько раз, для усиления деятельности сердца, он вводил под кожу императора возбуждающую жидкость камфоры.

В опочивальне Петра Алексеевича стоял отвратительный запах. Гнойные чернооспенные нарывы лопнули, и зловонная жидкость струила страшную заразу.

— Хоть подушили бы вы чем-нибудь, докториус! — не выдержав, обратился Алексей Долгорукий к доктору.

— Наденьте на лицо вот эту маску. Это предохранит вас от заразы, — сумрачно произнес немец и подал Долгорукому маску из марли, насыщенную карболкой.

— Не надену! — гневно воскликнул вельможа. — Негоже русскому князю щеголять в машкерадной личине!

— Как вам угодно!.. — пожал плечами Оскар Карлович. — Как врач, я обязан был предупредить вас об опасности заразы.

Волнение Долгорукого было понятно: он знал, что там, за дверями спальни, в комнатах дворца, сидят и ведут потайную беседу все власть имущие верховники, разбившиеся на различные партии.

* * *

В одной из отдаленнейших гостиных находилось несколько человек. Во главе их был князь Дмитрий Голицын.

— Я, господа, пригласил вас сюда, чтобы мы могли, пока не поздно, порешить, что следует нам делать, когда это случится, — начал он. — Не только дни, но и часы Петра Алексеевича сочтены. Ему остается жить очень недолго. Мы — члены Верховного тайного совета; на нашей обязанности лежит попечение о судьбе России. К сожалению, не все наши держатся одинаковых взглядов. Так вот, нам необходимо сговориться.

42