Помимо ожидания, эти слова Ивана произвели такое сильное впечатление на Екатерину, что она даже с радостью стала поспешно одеваться и поехала с братом во дворец.
— Что же это вы, милая, заставляете себя так долго ждать? — резко обратилась Анна Иоанновна к вошедшей в ее покои княжне Екатерине Долгорукой и впилась воспаленным взором в ее прелестное лицо.
«Говорят, что она уже изведала любовь. Да что-то непохоже: ишь, как свежа», — с завистью подумала Анна Иоанновна.
Смертельно побледнела Долгорукая от такого «ласкового» приветствия.
— Так как я до сих пор горничной еще не была, то не привыкла торопиться, — надменно ответила она.
Анна Иоанновна вскочила со стула, подошла к Долгорукой и, близко наклонившись к лицу красавицы княжны, прошипела:
— Ах, вот как вы умеете, милая, разговаривать?
Екатерина Долгорукая гордо выпрямилась. Резкий ответ уже готов был сорваться с ее уст, но страшным усилием воли она овладела собою и побелевшими от бешенства и волнения губами прошептала:
— Разве я сказала что-нибудь дерзкое или оскорбительное?
— Оскорбительное?! — воскликнула Анна Иоанновна, сжимая кулаки. — Да разве ты или иной кто можете оскорбить императрицу всея Руси?
Еле заметная, иронически-злобная улыбка пробежала по губам красавицы Долгорукой. Она вспомнила все, что слышала от брата.
«Погоди, скоро ты узнаешь, какая ты будешь императрица всея Руси!» — пронеслось в ее голове.
Остерман, оставшийся безмолвным зрителем этой тяжелой сцены, почтительно обратился к Анне Иоанновне:
— Разрешите мне удалиться, ваше величество; вам пора приступать к туалету. Съезд уже начался.
— Да, да, мой милый Остерман, вы правы! Пора, пора! — возбужденно воскликнула Анна Иоанновна.
Остерман склонился к руке повелительницы и, целуя руку, проговорил:
— Ах, я и забыл доложить вашему величеству, что до вашего выхода в парадный зал у вас домогаются получить аудиенцию обер-камергер Бирон и прибывший из Митавы синьор Джиолотти.
Радость, но вместе с тем и какое-то большое смущение вспыхнули в глазах Анны Иоанновны.
— Хорошо… Я их приму, — произнесла она.
Остерман вышел. Начался «великий» туалет императрицы.
На малиновой бархатной подушке сверкала, переливаясь разноцветными огнями, алмазная императорская корона. Тут же сверкали звезды; они должны были украсить грудь императрицы.
Каким взглядом, полным тоски и печали, смотрела на эти вожделенные предметы Екатерина Долгорукая! Ведь все это, все эти символы безумно-могучей власти могли принадлежать ей. А теперь? Теперь она была унижена, оскорблена.
— Вы заснули, милая? — послышался сердитый окрик Анны Иоанновны. — Наденьте мне на ногу туфлю! — и она протянула свою толстую ногу красавице Екатерине Долгорукой.
— Я не могу наклоняться… у меня голова кружится…
Анна Иоанновна побагровела от бешенства и прохрипела:
— Если ты, тварь, не наденешь мне туфли на ноги, так я тебя в Сибирь сошлю!
И Долгорукая надела…
Туалет окончился. Анна Иоанновна стояла во всем великолепии и величии парадного царского одеяния. Ее лицо, искусно подкрашенное, казалось красивее обыкновенного, благодаря также необычайному блеску, каким сверкали ее глаза.
— Теперь, княжна Екатерина Долгорукая, вы свободны и можете идти в тронный зал. Я желаю, чтобы вы присутствовали при сегодняшней торжественной церемонии, — пренебрежительно обратилась она к Долгорукой.
Та, бледная, вышла из покоев императрицы.
— Ступайте и вы все! — приказала Анна Иоанновна остальным фрейлинам.
В эту минуту, «по своему праву», без доклада вошел Алексей Долгорукий. Злобно, хитро, исподлобья оглядел он величественно-пышную фигуру ненавистной Анны Иоанновны и спросил, низко кланяясь:
— Вы готовы, ваше величество?
— Как видишь, князь Алексей. А у вас все готово? — И Анна Иоанновна впилась каким-то особенным, загадочным взором в лицо того, кто вкупе с Голицыными подкопался под самодержавие ее трона.
И невольно смутился Алексей Долгорукий.
— Да, ваше величество, все готово. В тронном зале собрались все. И митрополит уже приехал, — ответил он.
— А, и он? И ему хочется поглядеть, как русская царица и императрица будет подписывать отречение от своих исконных державных прав?
— Ваше величество!
— Ничего, ничего, князь Алексей, я ведь шучу!.. — криво усмехнулась Анна Иоанновна. — Будь покоен: я никогда не забуду твоих услуг. Сейчас я выйду. Но прежде я хотела бы повидать тех двух лиц, кои испрашивают у меня аудиенции. Один из них — Бирон. Он был мне предан и верно служил мне, когда я была жалкой загнанной герцогиней Курляндской. Пусть он, как обер-камергер, поведет меня и к ступеням трона. Другой — синьор Джиолотти. Он спас меня от болезни. Ему тоже первое место. Так вот ты и впусти их, князь Алексей.
— Кого же пригласить первым, ваше величество? — спросил Долгорукий, заметно вздрогнув и побледнев.
— Синьора Джиолотти, — приказала Анна Иоанновна.
— Ваше величество! — прозвучал знакомый властный голос, и, прежде чем Анна Иоанновна успела опомниться, к ее ногам склонился великий чародей и пылко воскликнул: «Soit béni ce jour, votre Majesté! Le dernier acte de votre tragedie est fini…»
— Так это — правда? Меня не обманывают? — пролепетала Анна Иоанновна.
— Нет, нет, ваше величество. В то время как мы говорим с вами, сюда уже тайно приближаются те силы, которые должны спасти вас.