Анна Иоанновна, дрожа от волнения, подошла к окну и резким движением распахнула его.
— О! — простонала она. — Какой ужас, как все это низко, гадко!.. — Теплый ветер, ворвавшись в комнату, заиграл пламенем свечей в канделябрах и пышной прической царственной пленницы. — Ты прав, ты прав, Петр Михайлович, — продолжала она, — горе тем, кто носит горностаевые мантии!.. Сколько дрязг, хитрых интриг сплетается клубком вокруг них!..
Бестужев, подойдя к герцогине, произнес:
— Не сердитесь на меня, Анна… ваша светлость, за то, что я раскрыл вам все это. Я не считал себя вправе держать вас во тьме неведения.
— Сердиться? На тебя? Бог с тобой! — воскликнула Анна Иоанновна. — Я тебя благодарить должна, Петр Михайлович. И знай: если это случится — ты будешь первым из первых. Ну, чем я виновна, что он понравился мне? Разве я — не женщина? Разве я могу заказать моему сердцу: молчи, не рвись, потому что ты — царевна, герцогиня…
Резкий свист донесся из глубины парка.
Бестужев захлопнул окно.
— Что это? — отшатнулась Анна Иоанновна.
— Идите в ваш «бодоар», ваша светлость! — ответил резидент. — Тот человек, которого мы ждем, прибыл. Это его сигнал.
Бестужев довел Анну Иоанновну до будуара, а затем быстро вышел.
Анна Иоанновна, опершись на высокую спинку кресла, застыла в каком-то безмерно-жутком немом ожидании.
«Кого это он пригласил? Кто этот таинственный гость?» — проносилось в голове герцогини, вконец измученной тяжелым разговором с Бестужевым.
Дверь будуара распахнулась.
Первым вошел Бестужев, за ним порывистой походкой высокий, стройный человек, закутанный в черный плащ.
Анна Иоанновна вздрогнула. Мысль, что ее, быть может, пришел убить какой-нибудь наемщик, пронизала все ее существо.
— Ваша светлость! — торжественно возгласил Бестужев. — Как гофмаршал вашего двора, я принял смелость пригласить сюда для совещания его высочество принца Морица Саксонского.
Прибывший сбросил с себя плащ.
Вздох облегчения и радости вырвался из груди Анны Иоанновны.
— Ах, ваше высочество… вы?! — воскликнула она.
А высокий, красивый, в раззолоченном мундире Мориц Саксонский опустился перед ней на одно колено и осторожно-почтительно поднес ее руку к губам.
— О, ваша светлость! Сегодняшний вечер — счастливейший в моей жизни: я вижу вас… — пылко произнес претендент на Курляндское герцогство.
В этой чрезмерной порывистости чувствовалось больше театральности, поддельной аффектации, чем истинного рыцарства.
Но не Анне Иоанновне, взволнованной радостью неожиданного свидания и вообще, по свойству своей грубоватой натуры, не понимавшей тонкостей, было понять, подметить это.
Она низко склонилась к Морицу и вопреки этикету горячо поцеловала его в лоб.
Бестужев кашлянул и вмешался в эту «трогательную встречу».
— Ваше высочество! Вы вооружены с ног до головы? Эти пистолеты… — резидент указал на шарф мундира Морица, за который были заткнуты два пистолета.
Побочный сын короля Августа II вспыхнул.
— Что делать, ваше превосходительство, если здесь, в Митаве, на своего будущего герцога собираются охотиться, как на вепря или дикого кабана, — раздраженно вырвалось у него.
— Как? — всколыхнулась Анна Иоанновна. — Вы, ваше высочество, подвергаетесь здесь такой опасности?
Тревога влюбленной женщины зазвучала в голосе герцогини.
— Да, да, ваша светлость! — ответил Мориц. — Вам должно быть известно, какое сильное противодействие встречает в Петербурге мое желание сделаться герцогом Курляндским. А вы знаете, что в политике все средства хороши и допустимы, раз они ведут к определенной цели. Поэтому мне приходится быть зорким, охраняя свою жизнь.
И Мориц Саксонский, этот гениальный политический авантюрист с «нечистой царственной кровью», горделиво откинул голову назад.
Анна Иоанновна совсем простодушно залюбовалась им.
— Я полагал бы, ваша светлость, что его высочеству не мешало бы подкрепить свои силы бокалом доброго старого польского меда или золотистого токайского? — обратился к своей повелительнице хитроумный гофмаршал Бестужев.
— Ах, да, да! Спасибо тебе… вам, Петр Михайлович, что вы напомнили мне о моих обязанностях гостеприимной хозяйки, — засуетилась Анна Иоанновна. Она повернулась к изящнейшему принцу Морицу и с попыткой на кокетство спросила: — Вы не откажетесь, ваше высочество?
Мориц, прижав руку к сердцу, произнес:
— Но только с одним условием, ваша светлость…
— С каким же?
— Чтобы я, ваш скромный рыцарь, удостоился высокой чести выпить первый кубок из ваших рук! — с пафосом, низко склоняясь, воскликнул Мориц.
Бестужев налил два кубка меда.
— А себе? — бросила ему герцогиня.
— Там, где племянница императора изволит чокаться с сыном короля, кубку простого смертного, не августейшего, нет места, — почтительно склонился Бестужев.
И, если бы Анна Иоанновна была чуть-чуть проницательнее, она заметила бы ироническую усмешку, тронувшую углы губ ловкого царедворца.
Бестужев скрылся за портьерой.
Анна Иоанновна протянула кубок Морицу.
— За что же мы выпьем, ваше высочество? — взволнованно спросила она.
— А как бы вы думали, ваша светлость? — дрогнувшим голосом ответил он вопросом на вопрос и впился долгим, пристальным, горящим взглядом в лицо герцогини.
Та сомлела. И бесконечно жутко стало «Измайловской» царевне, герцогине Курляндской, и бесконечно сладостно.