Бирон - Страница 173

К оглавлению

173

— Ура, ура! — раздались крики. — Ура, самодержица всероссийская Анна! Ура! Ура!

— Нечего рассуждать, — воскликнул князь Трубецкой. — Императрица сама знает, как полегчить народу.

— Ей надо вернуть то, что у нее отнято, — ее самодержавие, — сказал Кантемир.

— О, нет, — крикнул Юсупов, — мы не согласны!

— Не согласны!

— Не согласны! — крикнул Матюшкин и немногие другие.

Но их голоса были покрыты криками остальных:

— Самодержавие! Самодержавие!

Двери распахнулись, и еще громче стали слышны неистовые крики гвардейцев. С обнаженным палашом в руке вбежал в залу заседания шляхетства Матвеев.

— Кончайте совещание! — крикнул он. — Офицеры возмущены! Провозглашайте самодержавие, иначе сами ангелы не спасут вас!

— Мы уже решили, — ответил Черкасский. — Да здравствует самодержица всероссийская!

— Челобитная готова, — произнес Кантемир, вынимая из кармана заготовленную ими челобитную о восстановлении самодержавия. — Подписывайте, господа представители шляхетства!

— Подписывайте, подписывайте, — повторяли Черкасский и Трубецкой.

Челобитная быстро покрывалась подписями.

— Боже! Как мы обмануты, — с отчаянием произнес Матюшкин, обращаясь к Юсупову.

Юсупов весь дрожал, лицо его покрылось красными пятнами.

— Нас заманили в западню! Нас предали! Русь продали! — хрипло ответил он. — Кто же! Толпа преторианцев!


За столом императрицы царило тягостное молчание. Из аудиенц-залы доносились крики офицеров, но вот эти крики стали расти, увеличиваться, сливаться в один яростно-восторженный гул.

Императрица встала; за ней поднялись и другие.

— Надо выйти, — сказала она. — О чем они так кричат?..

Едва императрица вышла в залу, как воцарилась мгновенная тишина. Но не успела она подняться по ступеням трона, как поднялась целая буря голосов.

— Ура! Да здравствует самодержица всероссийская!

— Долой верховников! Мы не хотим, чтобы императрице предписывались законы!

— Finis, — тихо произнес Дмитрий Михайлович.

— Игра сыграна, — отозвался Василий Владимирович.

Обнаженные палаши сверкали в воздухе. Несколько офицеров упали на колени у ступеней трона и, поднимая кверху шпаги, кричали:

— Мы твои рабы! Мы готовы отдать тебе жизнь! Повели, и мы бросим к твоим ногам головы твоих злодеев!

Семен Андреевич Салтыков приблизился к трону и, сделав шпагой на караул, громко воскликнул:

— От лица твоей верной гвардии, всемилостивейшая государыня, приветствую тебя самодержавнейшей императрицей всероссийской, как были твои предки.

Его слова были снова покрыты криками «ура».

В это время в аудиенц-залу входили представители шляхетства во главе с фельдмаршалом Трубецким. Непосредственно за ним шел Кантемир. Настало молчание.

— Дозвольте, ваше величество, — начал Трубецкой, — прочесть единодушно выраженные сейчас желания шляхетства и генералитета.

— Мы ждем, — ответила императрица.

Как приговоренные к смерти, слушали верховники роковые слова:

— «…для того, в знак нашего благодарства, всеподданнейше приносим и всепокорно просим всемилостивейше принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели, а присланные к вашему императорскому величеству от Верховного совета пункты уничтожить…»

Еще когда подписывали челобитную, князь Черкасский распорядился послать за Степановым, чтобы он немедленно приехал во дворец и привез кондиции. Чтение продолжалось, но главное было уже сказано.

Императрица встала и громко произнесла:

— Мое постоянное намерение было управлять моими подданными мирно и справедливо, но так как я подписала известные пункты, то должна знать, согласны ли члены Верховного совета, чтобы я приняла предлагаемое мне моим народом?

Последние слова были явной насмешкой. Она спрашивала согласия нескольких человек на принятие того, что предлагал ей, по ее словам, весь народ!

Верховники молча наклонили головы.

В это время Степанов передал Дмитрию Михайловичу привезенные им кондиции, сказав, что ему, именем императрицы, было приказано посланным от Черкасского доставить их во дворец.

Бережно, с благоговением взял Дмитрий Михайлович в руки этот документ, хранивший все его надежды, и, медленным, торжественным шагом поднявшись на ступени трона, низко опустив голову, подал императрице кондиции.

Анна не могла совладать с собой и резким, хищным движением вырвала из рук князя, как драгоценную добычу, заветный документ.

Зимний день кончался. Но ясный свет зимнего яркого солнца, погасая, заменялся другим — странным, красным, зловещим светом.

В большие окна кремлевского дворца врывался этот свет, сперва нежно-розовый, потом светло-красный и наконец кроваво-пурпуровый.

Обитые красным сукном ступени трона под этим светом блестели, переливались оттенками и казались кровавым водопадом. Золотые орлы на балдахине были словно залиты кровью, золотые ручки кресла, темные от тени балдахина, приобрели цвет запекшейся крови.

Кровавое сияние лежало на полу.

Присутствующие с изумлением глядели в окна. Все небо от запада до севера казалось залитым кровью. На лицах лежал странный оттенок. Солнце зашло, но в аудиенц-зале было светло. Словно вся комната представляла собой красный фонарь.

Темным пятном выделялось траурное платье Анны, но кровавыми огнями играла на ее голове золотая корона.

Анна медленно развернула лист и в глубокой тишине, протянув вперед руки и подняв их, резким движением разорвала кондиции сверху почти донизу, с угла на угол, слева направо.

173