В голосе будущего временщика зазвучали столь искренние ноты изумления, что Анну Иоанновну сразу взяло сомнение.
«Тут какая-то путаница… Не может он так притворяться», — пронеслось в ее голове.
— Ну, хорошо… Расскажи сначала ты мне о твоем сюрпризе, а потом я поведаю тебе о своем, — насмешливо бросила митавская затворница.
— Извольте, ваша светлость. Со дня на день, а теперь с часу на час я ожидаю прибытия в Митаву одного великого человека, которого я выписал.
— Ты выписал? — воскликнула Анна Иоанновна.
— Да, я.
— Великого человека?
— Да, именно великого.
— Кто же он? — помимо своей воли испуганно спросила герцогиня.
Бирон промолчал. Только его глаза, властные, самоуверенные, все пытливее впивались в глаза царственной затворницы. И в это время — был уже одиннадцатый час ночи — в старых печах кетлеровского замка послышался скорбный, заунывный вой…
«У-у-у!.. А-а-а!» — доносились тоскливые звуки.
Анна Иоанновна побледнела. Она бросилась к Бирону и, охватив его шею своими пышными руками, затрепетала на его груди.
— Ты слышишь? Слышишь? — воскликнула она. — Опять этот страшный вой… Спаси меня, Эрнст, я не хочу умирать… Господи, как мне страшно!..
— Анна… милая моя!.. — актерски-сладким голосом воскликнул Бирон. — Приди в себя… придите в себя, ваша светлость…
«Ах!» — тихо пронесся чей-то подавленный шепот отчаяния за портьерой.
Анна Иоанновна, оттолкнув от себя Бирона, стояла в позе холодного ужаса, с широко раскрытыми глазами.
— Ты слышал? Слышал? — пробормотала она.
— Что? Я ничего не слыхал…
Голос Бирона тоже задрожал.
«Ах, эти проклятые бабы! — промелькнуло в его голове. — Они могут хоть кого свести с ума своими нелепыми страхами!..»
— Там… за портьерой… кто-то плакал и кричал страшным страданием, — продолжала лепетать Анна Иоанновна.
Бирон стал успокаивать ее. Он «воровским поцелуем» целовал пышные волосы русской царевны, и та, чувствуя около себя присутствие сильного мужчины, мало-помалу успокоилась.
— Так кто же этот «великий» человек, о котором ты говоришь, Эрнст Иванович? — спросила она.
— Это — тот человек, для которого прошлое, настоящее и будущее является открытой книгой. Он всемогущ; он может все предвидеть, все предугадать, все предсказать.
— Колдун? — по-московски затряслась «ее светлость».
Бирон, презрительно усмехнувшись, произнес:
— Ах, ваша светлость, вам, казалось бы, давно было пора отрешиться от «мамушкиных сказок»! Колдуны, бабы-яги, домовые и лешие — не по вашему сану. Нет, тот человек, о котором я говорю, которого я выписал и который скоро должен прибыть в Митаву, — не колдун, а величайший ученый, прозорливец. Он изучил тайны великого Востока, разодрав завесу таинственной Индии, этой колыбели человечества. Он постиг ту высшую премудрость, перед которой все наши познания — жалкий лепет ребенка. Для него нет неведомого, ибо он — великий магистр.
— Кто? — со страхом переспросила Анна.
— Великий магистр тайного ордена «Фиолетового креста». Зовут его Чезаре Джиолотти. Он — итальянец по происхождению, но почти все время пробыл в Индии…
— А ты… ты откуда же знаешь его? — спросила герцогиня.
— Я встретился с ним в Москве, когда имел честь сопровождать вас, ваша светлость, на коронование императрицы…
— Ты виделся с ним? Говорил?
— Говорил.
— И что же он предрек тебе? — сильно волнуясь, спросила Анна Иоанновна.
Бирон словно наслаждался волнением царственной женщины; прищурив глаза, он медленно ответил:
— Он сказал мне, что я буду иметь счастье держать в своих объятиях…
Портьера распахнулась.
На пороге стояла Эльза фон Клюгенау.
Лицо красавицы баронессы было искажено злобой, которую она хотела замаскировать притворным волнением.
— Около окон нашего замка я слышала сейчас выстрелы, ваша светлость!.. — воскликнула она.
Анна Иоанновна побелела от бешенства.
— А кто дал вам право врываться ко мне без стука? — крикнула она. — Да я тебя, паск…
Бирон выручил баронессу.
— Ваша светлость! — воскликнул он. — Ваше высочество, я сию минуту разузнаю причину этих выстрелов…
— Ступайте вон! — крикнула племянница «гневного, неистового Петра» на свою «служанку».
Та, понурив голову и закусив губу, медленно вышла из «бодоара» герцогини.
По ее уходе Анна Иоанновна словно преобразилась.
— Стойте, стой, Эрнст Иванович! — промолвила она. — Твой сюрприз я знаю теперь. Не угодно ли тебе узнать и мой: эта баба устраивает мне чуть ли не сцены ревности. Она влюблена в тебя, Эрнст Иванович. Она просила меня даже быть свахой!..
«Ложь! Вы сами обещали…» — послышалось из-за портьеры.
— Так вот, теперь я спрашиваю вас, мой обер-камер-юнкер: что должно это означать? Если вам угодно заводить любовные интриги, то изберите для этого другое место кроме моего замка! — Анну Иоанновну колотила дрожь сильнейшего волнения. — Я… я ничего не имею против того, чтобы…
Бирон, не дослушав, вышел.
Немало была удивлена митавская знать, когда получила приглашение из герцогского замка на бал.
Полускандальная история неудавшегося претендентства Морица и его сватовства была еще слишком жива в памяти курляндской аристократии и служила поистине притчей во языцех. Да и не сезон еще был для балов.
Однако никто не отказался от приглашения.
Митавские модистки заработали вовсю. Супруги и дочери высших должностных лиц и почтенных обер-ратов старались друг перед другом в выдумке роскошных и богатых туалетов.